«Покажи язык», — просит доктор, чтобы уточнить диагноз.
Язык не обманет.
Что показывает русский язык сегодня?
Бурные процессы в лексике.
Разумеется, язык (как и анатомический орган во рту) отражает лишь то, что есть на самом деле. Разумеется, появление нового слова — это всегда фиксация новой реалии в жизни людей (материального продукта, мысли, отношений и пр.). Где
Почему сегодня в русском языке такой мощный приток англицизмов (а точнее, американизмов)? Потому что мы охотно пользуемся продуктами новых технологий. Но сделаны они не у нас, поэтому и слова чужие. Языки, кстати, в отличие от людей, дружны между собой и открыты. (Помнят свой родственный довавилонский период?). Любому иностранному слову любой язык предоставит убежище. Приживётся ли — другой вопрос.
Иногда возможно импортозамещение: поисковик, мышка, собака, ссылка… Язык старается и находит эквиваленты. Но часто упорствует, сопротивляется и берёт слова в словарь без перевода (контент, гаджет и фотошоп (при явном неблагозвучии обоих), мюсли). Это раздражает языковых ксенофобов, но приказать языку они не могут. Язык смекает, что чизбургер — это не совсем то, что булочка с сыром, а чизкейк — точно не сырник, и разрешает этим новым словам быть, чтобы различать оттенки и нюансы. Так язык богатеет. Со временем мы перестанем ощущать нерусскость иностранцев, как уже не ощущаем её в словах портфель или парк.
Неологизмы последних лет свидетельствуют не только о росте IT, но и о новых процессах в современном социуме, к которому мы принадлежим, даже если декларируем, что «мы другие» (менеджеры, коучи, эйчары, стратегические сессии, тренинги, нетворкинги и пр. прижившиеся слова и выражения не дадут соврать).
Мощный приток новых слов язык получил с товарами потребления (ламинат, стикер, названия кушаний и одежд, вся лексика туристического бизнеса (моё поколение за словом «тур» в первую очередь понимало имя собственное, писало с заглавной буквы и добавляло фамилию: Хейердал).
Слова эти оценочно нейтральны, общеупотребительны, они пополняют и обогащают современный литературный язык. Сопротивляться их приходу нелепо.
А наши слова у нас совсем не появляются? Мы ничего не производим? — ревниво спросим мы. Появляются. Производим. Есть в последнее время и домашняя работа, ручная лепка.
Эта лексика ярко окрашена, эмоциональна и целесообразна. Цель — оскорбить, унизить, повесить ярлык. Оценить, уценить, переоценить в сторону понижения. И тут несколько вариантов. Например, в знакомые нейтральные слова впрыснуть яд нового значения. И вот они: ватник, укроп, колорады. Намеренно исказить слова: гейропа, бандеровец (с усиленным, а, чтобы слово «банда» мерцало внутри), дерьмократы. Призвать суффиксы на помощь — и вот вам фашики. И вот вам, либерасты!
Эти возможности словотворения были известны нашему языку всегда, но их местом была тюрьма, зона, где вместо имён клички (где даже у слова «кличка» есть кличка: погоняло), где грубая сниженная лексика — признак «свойства» или даже физическая необходимость.
Феномен сегодняшнего дня в том, как деловито, не встречая сопротивления, расширилась зона.
Продуктивны оказались и
Очень востребована метафора. Главное, чтоб была простой, грубой, доступной самому нетрезвому сознанию, чтоб вызывала хохот, чтоб белые ленточки казались презервативами.
На письме интонацию крика, визга, истерики выражает частокол восклицательных знаков, повышенных букв (мечтал ли Caps Lock о такой рабочей нагрузке?).
Взбудоражился и плодоносит мат. Живёт там, где его никогда не было — в письменной речи, в публичных дебатах, в салоне, в детской.
Глубокое общественное неблагополучие стоит за этим мутным потоком новых развращённых слов.
Вся эта лексика никогда не войдёт в круг литературного языка, как бы общеупотребительна она ни была. Она исчезнет, когда иссякнут родники, её порождающие. Но следы останутся. Потомки по ним будут восстанавливать дух эпохи. И никакие удушенные и раздушенные учебники истории не собьют их со следа.
